Я ЗА ОДЕССУ

“Я за Одессу вам веду рассказ.

Ведь город наш талантами богатый.

И если вам в Одессе вынут глаз,

То вам другой поставит сам Филатов.”

Это слова из одной популярной песни, которых об Одессе было написано великое множество. Сколько? Да я помню около трехсот, а может и того больше.

Тридцать из них написал я.

Одесса - она вся, как красивая песня. В любое время года.

Летом, когда все цветет, она как курчавая благоухающая невеста.. Когда листва опадает, за голыми деревьями открывается море и величественная архитектура зданий.

Я не буду вдаваться в описание красот Одессы. Об этом уже много сказано. Расписаны все атланты, кариатиды, лепка и прочее. Это все надо видеть. Надо походить на рассвете по тихим улицам и посмотреть на дома, на бульвары, на скверы.

Как написал Борька Кожебродский, автор замечательных песен об Одессе:

“Одессу надо видеть!

Одессу надо слышать!

С Одессой надо лично говорить.”

Одессу действительно надо слышать. В Одессе нужно знать, как говорить и как задавать вопросы. Если вы спросите одессита, знает ли он который час, он может ответить: “Знаю”. И пойти дальше.

Вам с удовольствием расскажут, как проехать на Большой Фонтан или на Ближние Мельницы, но вопрос о том, где находится Дерибасовская, может обидеть.

По Одессе надо ходить с открытыми ушами. Нужно походить по одуряюще пахнущему Привозу. Подышать ароматом редиски с зеленым луком. В жужжании этого сметанно-колбасного улья можно услышать от торговок такие перлы:

-У тебя дома есть зеркало? Иди посмотри, какое ты говно.

Или же: - Мадамочка, ты что прокурор, что я Вам буду доказывать сколько этой курице лет.

Однажды я шел по базару и увидел человека, показывавшего проходящей женщине что-то из под полы пальто. Я подошел и спросил:

- Что продаете?

Ответ был прост:

- Оно тебе не надо.

Надо было слышать, как дед крестьянин кричал:

- Гражданочки, посмотрите, какие у меня красивые яйцы!

Рядом сидящая тетка, которая тоже продавала яйца, зло сказала:

- Ты бы еще штаны снял и показал, мудак!

Между Привозом и трамвайным депо всегда собирались ханыги. Ханыги кайфовали с утра, скинувшись на бутылку денатурата, который имел два названия - “ Две косточки”, потому что на наклейке был череп с костями, или проще - “Коктейль тетя Падла”

Однажды я услышал, как двое ханыг приставали к своей коллеге:

-Найди же, сука, пять копеек. Не хватает же!

На что та, роясь в лифчике, брюзжала:

-Ну нету больше у меня. Что я тебе Рокфеллер?

А наш двор... Это был двор колодец со множеством окон и балконов. Во дворе росло одно тоскливое жиденькое деревцо. Солнце редко задевало его верхушку. В этом гулком колодце с многократным усилением было слышно все, что делалось в квартирах. Во флигеле напротив ежедневно гремели скандалы. Таиска кричала своей дочери Женьке, которая приводила домой иностранных моряков:

-Когда ты, сука, перестанешь водить своих черножопых в мою квартиру?

- Какой же собаке, мама, ты давала, что я у тебя сука?

- Какой бы ни давала, но таким, как эти, твои, я б дала только через мой труп.

Женька и ее мама были самыми скандальными.

Обе ненавидели еврейскую семью Раппопортов, живших над их квартирой. Тихие Раппопорты старались не вязаться с ротатыми антисемитками, когда Таиска орала им;

-Перестаньте топать у меня на голове, чтоб ваши жидовские ноги отсохли.

-Раппопорт, что ты им молчишь, этим тварям? – встревала в скандал Маруська с первого этажа, - Ты такой же лох, как твоя жена.

-Почему такой же? - слабо отбивался Раппопорт.

-Наверно передается половым путем, - кричала Маруська.

-А ты, дешевка, не лезь не в свои дела, -взвивалась Женька.

-А сколько ты берешь со своих мериканцев?

-Дороже, чем ты брала с румын!...

Скандалы во дворе были привычным делом. Для нас, пацанов, это был настоящий цирк. Так мы набирались житейской мудрости.

Наш двор был самым узнаваемым по запаху на всей улице. У наших ворот все годы, до самого моего отъезда, сидела парализованная Женька. (Во дворе, кроме меня, жили еще трое с именем Женя). Женька по утрам сползала с третьего этажа фронтального флигеля, садилась на скамеечке у ворот и целый день обозревала улицу. По своей малой, а иногда и большой нужде она не шла домой, а присаживалась прямо в подворотне, так что при входе в наш дом нужно было затыкать нос. Говорить она не могла и только криво улыбалась, пуская слюни.

Наша дворничиха Галя каждое утро приветствовала ее такими словами:

-Ты еще не сдохла, несчастная срань? Когда ж тебя уже холера заберет?

Но Женька была живучей.

Когда в ее комнатке случился пожар (она забыла вечером выключить примус) ее двадцатипятилетний сын задохнулся во сне от дыма и умер, а парализованная Женька даже не пострадала. Она все улыбалась и пускала пузыри.

Мы, пацаны, сначала дразнили Женьку, прятали ее скамеечку, когда она присаживалась за воротами, пока нас не напугал наш сосед милиционер Иван Зотов.

Однажды он засек наши проделки и сказал, что если увидит такое, сразу поймает паршивца и заставит его родителей убирать Женькино говно.

Милиционер Зотов был добродушным сельским великаном, после службы в погранвойсках пристроившимся работать в милиции для прописки. Он получил одну комнатку в коммуналке с общей кухней и одной уборной прямо под нашей квартирой, где жил с женой Райкой и сыном Вилей, моим однолеткой. Часто по утрам он в одних кальсонах, проходя в уборную через кухню, потягивался и громко выпускал воздух. Если кто из соседей по квартире видел его в этот момент, он шутил:

- То моя жопа говорыть тебе с добрым утром.

У меня были огромные звуковые колонки-самоделки и, когда я включал свою мощную аппаратуру, от басов дрожал пол. Один раз Иван спросил меня, чем это я так стучу. Я ответил, что это мое музыкальное хобби, на что он сказал:

-Так ты своим хоботом мне потолок не проломай.

В нашем дворе, как минимум в трех квартирах одновременно с утра до поздней ночи громко играла музыка. В Одессе везде звучала музыка.

Как-то я зашел в дом напротив к школьному приятелю Вовке. По радио пел Утесов, и дворник Никифор, Вовкин дед, опершись на метлу, с гордостью сказал:

- Смотри, как Вовка красиво играет на радио.

Однажды, когда я стоял в очереди за дефицитом, ко мне подошла женщина и спросила:

-Вы задний? Я займу за Вами, но я имею другую очередь и пока побегу проверю, чтоб никто не вперся, а если кто пристроится - предупредите, что я задняя.

Помню моя мать жаловалась соседке, Борькиной матери Татьяне Григорьевне (они дружили), что летом она поправляется намного меньше, чем зимой, но в этом году очень растолстела.

Татьяна ее успокаивала: — Ну что Вы, Екатерина Александровна! Какая же Вы толстая? Вы упитанная. Зверски упитанная, но не толстая.

Если вы живете в Одессе, такие перлы часто пролетают мимо ушей, но при воспоминании о них вдали от Одессы становиться смешно и немного грустно. Действительно: “Одесса имеет многих таких вещей, которые нет в других городов”. Кстати, почти все лучшие произведения о нашем городе были написаны вне Одессы. Бабель, Паустовский, Катаев, Олеша писали об Одессе, уехав из нее. Даже сейчас одессит Миша Жванецкий все лучшее создает, живя в Москве.

В Одессе нужно родиться круглым идиотом, чтобы не понимать юмора.

Так ее создал Бог.

К слову о Боге. Профессор Филатов был очень религиозным человеком и даже построил церковь возле своего особняка на собственные средства. Когда его однажды спросили, уверен ли он, что Бог есть, профессор ответил:- Я не раз оперировал человеческий мозг, а ума так и не увидел .

Сколько таких острословов было в Одессе! В далеком прошлом на углу Дерибасовской и Преображенской была огромная лужа, почти озеро. Грек-перевозчик перевозил на плоту кареты из Северной части города в центр. Как-то любовница Воронцова не смогла попасть к графу на свидание потому, что перевозчик по ночам не работал. Тогда она заметила Воронцову, что, мол, пора бы засыпать и замостить эту лужу, так как порядочные дамы не могут ездить ночью, на что Воронцов ответил:

-Порядочные дамы, моя любезная, по ночам сидят дома.

Вот так.

Об Одессе и одесских дворах можно рассказывать бесконечно.

Когда моего друга Борьку, о котором я еще расскажу, забрали служить во флот, сосед Толька сел за воровство, Виля занялся мотоциклетными гонками, а Таиска переехала, наш дворик совсем опустел.

Наше поколение как-то быстро выросло, а младшее еще не появилось на свет. И некогда шумный дворик затих.

Как говорил наш капитан:

- У каждой вещи есть конец.