ЭДЬКА
Приближался Новый год. Привезти Олю в Одессу я не решался. Олина подруга по институту Мила Лавкина работала учительницей английского языка в соседнем селе, километрах в пяти от Царедаровки.
С нею я виделся лишь раз в один из моих приездов. Она была чертовски красива, но характерец еще тот.. Обозлена была на всех и вся, а стоило ей напиться, крыла “в рот и по-за-рот” весь мужской пол и блядскую власть, сославшую ее в “эту сраную глушь”.
В это время в Одессу из учебного плавания вернулся мой друг Эдик Левин. Эдик занимался в технической мореходке, куда я тоже поступил после седьмого класса, но через неделю был благополучно выдворен за хулиганство, к которому, кстати, был абсолютно не причастен.
В парке Шевченко на танцплощадке завязалась битва между местными и нашими “морскими крестьянами”, как нас называли, потому что в основном в училище поступали хлопцы из деревень.
Пока приехала милиция, наши, сняв морские пояса с медными бляхами, разбили несколько голов.
В парке была облава. Поймали и меня в кустах. Я тоже был со снятым поясом, но совсем по другому поводу. Эдика там не было, и он остался в училище, а мне пришлось вернуться в школу и догрызать науки, хотя с самого детства я мечтал стать моряком. Подавал в Нахимовское (в Ленинград). Отказали. Из мореходки выгнали. В медицинский не захотел из - за анатомички. И попал в Строительный, благодаря отцовским связям.
С Эдькой мы продолжали дружить, и я надумал познакомить его с Милкой.
Эдик был из тех, кому ни бог, ни черт нипочем. Отца у него давно не было, и жил он с одинокой матерью. Эдик был чемпионом Украины по боксу среди юношей , сорви-головой и удивительно легким на подъем..
-Баба? Давай бабу! Село? Поехали в село.
Я отправил Оле телеграмму, та подготовила Милку, и мы приехали встречать Новый год. Эдик Милке сразу понравился. Да и как такой мог не понравиться. Симпатяга моряк, с боцманской бородкой. Мускулистый, выше среднего роста, да еще и с юмором.
В свою очередь Эдик втрескался в Милку с первого взгляда. И вот мы стали ездить к любимым дамам вдвоем. Оля начала было попискивать о том, что пора бы и в Одессу.
Но я оставался глух и нем.
Я даже представить себе не мог, как покажусь в Одессе с Олей. Да и где она там будет жить? У меня не было ответа ни на один из вопросов, в том числе на основной.
Как моя еврейская семья, хоть и не религиозная, отнесется к Оле. Жениться я и не думал, но серьезная связь могла иметь любые последствия. А долгие мои связи мать воспринимала, как начало семейной катастрофы.
Зато Эдик решил немедленно жениться на Милке. Решение Эдика жениться я воспринял, как удар под ложечку.
- Какая еще женитьба? - кричал я, - Да ты сам себя содержать не можешь, а еще подвесишь жену на шею маме. А когда ты в плавании, что она будет делать одна?
Дошло чуть ли не до драки, но Эдик был непреклонен.
В начале мая он сказал, что договорился с Милкой расписаться в День Победы.
- Не забудь взять свой паспорт, - сказал он мне, - будешь за свидетеля.
Паспорт так паспорт. Чего не сделаешь для друга. И восьмого мая мы отправились в село. Свадьбу решили сыграть в Олиной хате. Милке послали телеграмму.
Дело было на мази. Оля хлопотала над кастрюлями. Мы сбегали в ларек за спиртным. В шесть вечера невеста не появилась. Не было ее ни в семь, ни в восемь. В десятом часу у Эдика лопнуло терпение, и он решил отправиться к Милке в село пешим ходом. Пускать его одного я не захотел, Оля тоже увязалась за нами . По дороге сады дурманили головы цветущей черемухой. Соловьи распоясались во всю. Полная луна покрывала дорожки золотом. А настроение было гадостное. Какое-то муторное предчуствие травило душу. Путаясь в догадках, пришли в село.
Возле Милкиной хаты стоял председательский “козел” или как его называли ХБВ (хочу быть виллисом). В окнах горел свет и играл патефон. Удержать Эдьку я не сумел, хоть схватил за рубашку. Он молнией ворвался в хату, сгреб пьяного председателя, отшвырнул к стене и, если бы я не влез между ними, вбил бы его в стенку, как гвоздь.
Милка с глупой улыбкой раскачивалась у накрытого стола, пьяная в дрезину. На краю стола валялась Эдькина телеграмма, залитая вином. В дверях стояла дрожащая Оля с широко раскрытыми, красными от слез глазами, а из-за ее плеча выглядывал испуганный председательский шофер, которого я не заметил раньше.
Мгновенно отрезвевший председатель стал умолять не поднимать шума. Ничего, мол, не произошло. Ну, выпили. Ну, потанцевали. Ну, поцеловались без задней мысли. Потом не прерываясь, начал нести какую-то околесицу, насчет Милкиного повышения и даже возможного перевода в область...
Я вышел на воздух и набрал полные легкие весны. Слава богу, что хоть все кончилось без крови. Больше в этих краях нам с Эдькой не бывать. Праздничный концерт завершен.
Довольные расходятся, недовольные остаются и требуют расправы. Лично я концертом остался доволен. Прощай родимая деревня.
Но человек предполагает, а Бог распологает.
Председатель дал шоферу указание отвезти нас всех в Царедаровку. Погрузили пьяную Милку. Эдик сел с нею сзади, а мы с Олей примостились рядом с молчащим, совершенно обалдевшим шофером.
Через двадцать минут я, не проронив ни слова, завалился на перину, брошенную на пол, и заснул. Проснулся я от запаха жареного мяса и звона посуды, а вскочив чуть не ударился головой о накрытый посреди хаты стол. У стола в гордом одиночестве сидел Эдька, то и дело наливавший себе очередную, как я понял по его глазам.
-Ты чего, охренел что ли? Нам ехать надо.
-Никаких ехать. Мы женимся. Садись, наливай и молчи. Вообще не произноси ни слова. Я так решил, значит так тому и быть.
С пьяным боксером спорить не стоит, и я налил себе и ему. Изредка в дверь просовывались головы Ольги и протрезвевшей подкрашенной Милки, но тут же тихо исчезали.
К полудню, очнувшись, Эдик стал торопить нас в сельсовет, но сельсовет оказался закрыт по случаю праздника Победы. Село гуляло полным ходом. В разных концах его фальшивили гармошки.
Иногда на улице показывался какой-нибудь герой в парадном обгаженном “спинжаке” с медалями и с песней носился на косую от забора к забору.
Все праздновали победу лишь я один - поражение.
Всю следующую ночь Эдик и Милка даже не вошли в хату.
Как говорил наш капитан:
- Мы учимся по теории, а не по науке.