ИНЖЕНЕР

Я защитил диплом. Получил звание инженера-строителя, подъемные и направление на работу на Урал. В город Пермь.

“Трудовой Урал, да и вся наша великая Родина, не нуждается в таких молодых специалистах, как одессит Евгений Кричмар, покинувший свой трудовой пост, не проработав ни одного дня.” Так, впервые, мое имя было упомянуто в прессе, точнее в газете “Уральский комсомолец”.

Приехав в Пермь, а оттуда электричкой в какую-то тьмутаракань в ста километрах от Перми и увидев подземный секретный завод, обнесенный в три ряда колючей проволокой, я сказал в отделе кадров, что забыл в Перми чемодан и, не прощаясь, двинул обратными поездами к берегам Черного моря. Урал мне понравился. Очень красиво из окна поезда, но я любил Одессу и не хотел с нею расставаться ни за какие подъемные и красоты Уральских гор. Вот так и получилось, что моим первым местом работы оказался винзавод в городе Арциз Одесской области. Должность - инженер.

А удалось это благодаря папиным связям, из-за которых директор винзавода тов. Казакул не заметил, что у меня нет ни направления, ни трудовой книжки и зачислил на должность прораба по строительству винных амфор, о которых тов. инженер не имел никакого представления.

С некоторыми сортами вина я был хорошо знаком, а о других узнал в темных погребах завода, где проводил большую часть рабочего времени.

Через девять месяцев я уже знал, что амфоры строят из кирпича и трижды железнят внутри портландским цементом, доводя влагопроницание до нуля.

Что вино “Фурминт” отправляют только в Кремль и что спирт нельзя сразу запивать водой. Получив такие ценные знания, трудовую книжку и язву желудка я отбыл в Одессу.

Даже с трудовой книжкой работу в Одессе было найти непросто, но тут помогли связи моего дяди, который работал на Новом базаре. Меня пристроили мастером в управление экскавации. И пошло-поехало. Продвигался от мастера до прораба и дальше до начальника участка, по мере того, с какой интенсивностью воровал стройматериалы и давал взятки. По мере продвижения я познакомился со многими влиятельными людьми, занимавшими большие посты.

Затем, благодаря Витьке Богатову перешел в СМУ-11. К тому времени боли под ложечкой стали невыносимыми.

По совету друзей я обратился к лучшему хирургу професору Файнблату, и он за сравнительно небольшой куш, положил меня в лучшую в Одессе клинику - Больницу моряков. Язву анализы и рентген не показывали, но боли усиливались, и Файнблат, решив, что нет дыма без огня, предложил “открыть и посмотреть”. Я решился “без второго слова”. Пусть режет.

В палате было шесть человек. У стенки напротив лежал тощий человечек по имени Цуна. У него постоянно отходили газы. Я не понимал, как в таком тщедушном организме помещается столько газа. Он газовал, не переставая ни днем, ни ночью. Лежащий возле окна портовый грузчик Степа шутил, что скоро Цуне поставят глушитель, и тогда мы поспим.

Потом он говорил Цуне:

-А ну, сперди что-то танцевальное.

Было весело, но не мне. Я устал от постоянных болей. Помогали только уколы морфия, которые добренькая рыжая медсестричка вкалывала мне, после того, как я сказал, что у нее красивые глаза. Откровенно говоря, она выглядела, как пучеглазая лягушка и у нее дурно пахло изо рта, но чего не скажешь за укол морфия. Таких слов ей не говорил никто и, наверное, никогда. Она полюбила меня и сидела со мною все ночи напролет, когда Оля не могла придти. Помню, в ночь перед операцией, она с грустью ласково гладила мой больной, но гладенький живот, и я вспомнил, как Виля Кангун показал мне свой шрам на животе.

Как говорил наш капитан:

- Главное не вид, а важность.