ШАЛОМ

В Вене прямо у трапа самолета нас сразу окружили солдаты с автоматами. Подали автобусы и в сопровождении полиции и солдат без проволочек отправили прямиком в мрачный замок Шенау.

Было как-то неприятно, попав в свободный мир, почувствовать себя плен н иками. В окруженном глубоким рвом замке царила деловая озабочен н ость. На вышках и на стене замка маячили фигуры автоматчиков. Представители Сохнута быстро расселили семьи по кельям с нарами. Каждого предупредили, что из замка выходить запрещается.

Три дня прошли в тревожном ожидании. Наконец, нас таким же образом, как встречали, отвезли под покровом ночи в аэропорт прямо к трапу израильского Боинга, и через несколько часов нас принял аэропорт Тель Авива. С высоты Израиль вырисовывался голубыми огнями уличных фонарей и я вспомнил “ Израиль в голубых огнях” - слова Патлиса, которому я из Вены так и не позвонил.

Сойдя с самолета, мы шли вдоль шеренги крепких высоких парней в военной форме, стоявших по-американски, чуть расставив ноги и положив руки на короткие автоматы. Я представлял себе израильтян маленькими, темнокожими, носатыми людьми, совсем не такими, как эти в аэропорту, с улыбкой смотревшими на наше шествие. Чтобы окончательно убедиться я сказал одному из них: -”Шалом!” Единственние слово, которое я знал на иврите. Услышав в ответ: -Шалом у браха! -я понял, что это наши, евреи, только совсем другие. Зато сохнутовцы в аэропорту были именно такими, кого в Одессе называли “сволочными”. С памятной грубостью советских продавцов они отпихивали растеряных людей, подходивших с вопросами.Они не говорили, а приказывали на русском языке с польским акцентом:

-Закрыть рты и ждать своей очереди.

Когда кто-то из них рявкнул на Олю с больным Сашкой на руках, я обнажил зубы. Не для того мы пережили все, чтобы нас встретили , как скотов. Я послал парочку из них по-одесски и прошел прямо к начальству, где высказал матом все, что думал.

Там не ожидали такого напора и нас без заминок отправили в лучший в Израиле ульпан в красавце Кирьят Тивоне. Этот кусочек страны не зря называют израильской Швейцарией. С горы, где расположен курорт Кирьят Тивон, сквозь пихты и ели открывается вид на далёкую Хайфу и Средиземное море. В хвойный воздух вплетается аромат цветущих апельсиновых садов. Чистые улочки с частными коттеджами, построенными по индивидуальным архитектурным композициям и фантазиям, утопая в зелени и хвое, дышали спокойствием и уютом. Впечатление сказочности усиливалось конфигурацией крыш, начинавшихся прямо от земли и заканчивающихся островерхими коньками.

И закладывающая уши тишина. Ну прямо рай земной. Лишь иногда с рокотом проносился израильский истребитель, напоминая о том, что страна на военном положении.

На первом же уроке в ульпане преподавательница иврита Това без обиняков заявила, что без арабского окружения Израиля бы не существовало. Евреи живьем бы съели друг друга.

Наш ульпан был самым шумным местом. Из тридцати семейств - семнадцать было из Одессы. С утра начинались крики из окон, ну прямо как в одесских дворах. Орали дети, орали мамы, торопя их на занятия, перекрикивались знакомые.

Случилось так, что многие семьи знали друг друга еще по Одессе и громко обменивались информацией, не вылезая из постели, или торча в окнах в бигудях и в пижамах.

Мужское население ульпана ходило на занятия с явной неохотой, а некоторые сразу после завтрака просто садились в садике поиграть в преферанс. Многие ждали багажа, чтобы распродаться и уехать в Италию.

Мне Израиль пришелся по душе. Иврит давался легко. Не зря говорят, что евреи иврит не учат, а вспоминают. Дело в том, что модерный иврит, созданный Бяликом, основан на русском построении фраз. Говоришь, как думаешь. По русски, только ивритскими словами.

К примеру, на английском не скажешь: - идет дождь, т.е. “ гоус рейн ”, зато на иврите точно: -олех гешем. Олех - идет, гешем - дождь. Поэтому выучив обиходных сто-двести слов можно идти в супермаркет без переводчика. Оля зубрила иврит, не пропуская ни урока и считалась лучшей ученицей в своем классе. Она готовила свои и мои домашние задания, когда я подсаживался к преферансистам. Отец тоже всерьез занялся языком. Он в детстве занимался в хедере - еврейской школе и помнил какие-то основы. У него было навязчивое стремление работать в Израиле по специальности. Благо, там хорошо рос виноград южных сортов. Я, обладая музыкальным слухом, хватал иврит на лету. Выучив несколько слов я почувствовал себя поувереней. Мог спокойно сесть в автобус и спросить, где мне выходить.

Неподалеку от Хайфы я разыскал ульпан, в котором должны были находится Патлисы, и узнал, что они покинули Израиль навсегда. Мне рассказали, что Нинка закатывала такие истерики и грязные антисемитские сцены, что Сане не оставалось ничего другого, как перебраться в Италию, где они ждали разрешения на Канаду.

Вот почему, подумав об Ольге, он просил меня позвонить ему прямо из Вены. Но Оля была совсем другим человеком и Израиль ей понравился.

Однажды в ульпан приехал повидаться мой приятель по Одессе Саша Зелицкий. Мы когда-то работали прорабами в Межколхозстрое на парал л ельных участках. У нас были нормальные отношения, но семьями мы не общались.

Саша приехал с семьей в одно время с Патлисами и уже работал на стройке. Сохнут снял им двухкомнатную квартиру в Кфар Сабе и он купил машину, новенькую израильскую Суситу. Приятно встретиться со знакомым одесситом вдали от Одессы. Я познакомил его с моими. В тот день мы получили от Саши много полезной информации, и он обещал помочь нам по мере возможности.

Так началась моя дружба с Зелицким, которая продолжалась более двадцати лет, до самой его смерти в Америке.

На следующей неделе Сашка взял нас к себе. Показал по дороге часть Израиля (он успел уже повидать почти все), познакомил с женой и дочкой и закатил пир по-одесски, с селедочкой, молодой картошкой и отбивными. Я страшно удивился, увидев на столе тонко нарезанное настоящее розоватое сало. Чего, чего, но сала в Израиле встретить я не ожидал.

Еще в Одессе нам говорили: - “ Наедайтесь салом. В Израиле его нет. Евреи сало не едят ” . И вот оно. Пахучее, как с Привоза.

Сашка, увидев мое удивление засмеялся:

-Тебя тоже пугали? Здесь есть все, что твоей душе угодно. Поляки и немцы держат такие мясные лавки, что можно нажраться одним запахом.

Он имел в виду евреев выходцов из Германии и Польши. В Израиле для простоты евреев называли по странам или городам, - москвичи, киевляне, марокканцы и пр.

Евреи делились на сабров - родившихся в Израиле, ватиков - приехавших давно и олим - вновь прибывших. Еще евреи делились на ашкенази - выходцов из европейских стран, сефардов - из испаноговорящих и мароккан - из Африки.

Всю эту географию Сашка выложил сразу. Самые зловредные по отношению к олим поляки и венгры, румыны - воры, а ватики - безудержные бахвалы. Мол, все что вокруг, мы построили своими руками, а вы приехали на готовое. Вам дают квартиры, скидки, машины без налогов и прочие блага, которых мы и во сне не видели. Более доброжелательные говорили: -Совланут! (Что означало - терпение). И у вас все будет со временем.

В большинстве своем израильтяне относились к олим без особой любви, либо просто безразлично. Права была наша преподавательница Това. Евреи тяжело уживаются друг с другом, но когда вдруг назревает опасность, распри отходят на задний план и все собираются в один мощный кулак.

Из семнадцати одесских семейств пятнадцать, распродав прибывший багаж, уехали в Италию, пока была возможность получить временный паспорт без гражданства. А там катись хоть на все четыре стороны. Меня уговаривали тоже, но отец категорически отказался, и мы остались.

Обучение в ульпане было закончено и нас отправили в Герцлию, небольшой приморский городок в 13 километрах от Тель Авива. Там нам временно дали трехкомнатную квартиру и после четырнадцати лет совместной жизни мы с Олей, наконец, получили свою комнату с закрывающейся дверью. Мало того. Там было целых три туалета, вместо одного на семь человек в нашей одесской квартире. Эти частные квартиры принадлежали израильтянам, живущим в других странах и сдающих их Сохнуту для временной абсорбции олим.

Я сразу начал поиски работы с похода в местное отделение абсорбции.Сашка научил меня лавировать при вопросе о принадлежности к партиям Ликуд или Авода. Эти две партии яростно сражались за перевес голосов в кнессете.

Партийность придавала солидность и видимое понимание того бардака, который царил в кнессете. Сохнутовские поляки, венгры и литовцы больше склонялись к Ликуду. Было интересно наблюдать со стороны демократию по-израильски. Такого я еще не видывал, хотя, честно говоря, ничего кроме съездов компартии не видел.

Когда я овладел ивритом стало еще интересней смотреть по телевизору заседания кнессета, где солидные евреи орали , брызжа слюной, матерились и норовили врезать друг другу. Я бы издал закон, запрещающий собираться в кучу больше, чем одному еврею. Ходила же поговорка, что один еврей это мнение, два еврея - спор, три еврея - кнессет.

Моя политическая платформа была абсолютно гладкой. Без извилин. Я всегда был согласен с теорией Маркса, Канта, Энгельса, Плеханова. Они все для меня были по-своему правы, за что я получал шаткие тройки по марксизму.

Когда я спросил поляка, принимавшего мою анкету, к какой партии он принадлежит, и услышав, что он ликудник, я сделал радостное лицо и воскликнул:

-Какое это счастье встретить однопартийца!

Дальше пошло, как по маслу. Мы долго говорили о трудностях “нашей” партии по-русски с акцентом.

Он с польским, а я с одесским. Я говорил уклончиво, часто уходя от темы, но во всем соглашался. Потом он позвонил ликудникам в герцлийский муниципалитет и через день я вышел на работу на освободившуюся вакансию инженера городского водоснабжения.

Начальник отдела водоснабжения Галь был литовец. В Израиле он прожил к тому времени более пятидесяти лет. Он уже заработал на хорошо обеспеченную старость, имел свой коттедж на берегу Средиземного моря, две американские машины и помнил русский, но плохо. Через пару лет он должен был уйти на пенсию и подыскивал подходящую замену на свою должность. У меня было высшее образование и опыт работы начальником (как писалось в анкете), так что лучшего и не придумаешь. Галь сразу предупредил меня, что будет говорить со мной только на иврите. Вручил мне израильские спецификации по строительству и обслуживанию водо-канализационных систем и дал неделю на изучение.

Я по ночам сидел с Олей, разбирая еврейские иероглифы и ровно через неделю не знал ни хрена. Чертежи - еще куда не шло, но описание... В наших маленьких иврито-русских словариках технических терминов не было.

На первых заседаниях в муниципалитете я сидел как глухонемой, пытаясь уловить в потоках речи свою фамилию.

Я - Кричмар, а слово мар на иврите нечто вроде “господина”. Когда произносили: - Map ...такой-то, я вскидывал голову, не меня ли имели в виду?

Первое время было очень тяжело. Я приходил домой измотанный, с головной болью, хотя практически не делал ничего. Галь относился ко мне с пониманием и старался не дергать, зато венгр Шмуль, метивший на место Галя, пользуясь моим безъязычием, начал рыть подкоп. Я слышал, как в кабинете Галя Шмуль орал, что я не инженер, а говно и бездельник, как все русские олим, что я ничем не занимаюсь, а только прожираю муниципальные деньги, что говорить со мной бесполезно и что иврита я никогда не выучу. И вообще, мое место не в прохладной конторе, а , в лучшем случае , на стройке канализационных отстойников.

Сам Шмуль часами мотался на джипе по своим участкам, проверяя контракторов, потом прибегал к начальнику с вечными жалобами. Он вырос до мастера из рабочих и был малограмотным, но практики, амбиции и жлобства у него хватало на троих.

Порядочный, интеллигентный Галь поначалу слабо отбивался, но , наконец , вопли Шмуля его достали - он послал меня снимать показания водяных счетчиков по городу. Я и сам был рад заняться чем угодно, лишь бы не сидеть и мозолить глаза в конторе.

Хождение по жаре, продирание через кустарники и розыск заросших травой счетчиков - работенка не из блатных. За неделю я спустил килограм м ов десять, почернел и стал походить на сабру. Зато я был предоставлен сам себе. Никто меня не дергал. Люди заговаривали со мной, когда я заходил в частные дома. Предлагали попить фруктовую воду. В общем относились радушно и даже сочувственно.

Наконец -то , я стал приносить пользу и к тому же пополнять свой скудный языковый запас. Мастер другого участка литовец Моше похлопывал меня по плечу и приговаривал:

-Совланут, - наберись терпения!

При встрече в конторе Шмуль зло молчал, а я все выжидал момента, как бы поставить его на место, чтобы впредь ему было неповадно верещать.

Такой случай представился через пару месяцев. Сравнивая суммарные показатели расхода воды в водонапорке, обеспечивающей поливку апельсиновых плантаций, со счетчиками я заметил, что баланса нет. Тут не нужна была “Арифметика Пупкина” с картинками, чтобы вычислить колосальную утечку.

Должен сказать, что пресная вода в Израиле на вес золота и стоит немалых денег, а тут несколько тысяч литров утекало в неизвестном направлении. Примерно двадцать процентов питьевой воды мы получали из реки Иордан. Этот трубопровод был под неусыпным наблюдением, ибо проходил по тер р итории, заселенной арабами и постоянно находился под угрозой диверсии. Основным источником пресной воды были городские артезианские колодцы. Несколько колодцев, находящихся поближе к Средиземному морю , часто, особенно во время прилива , показывали повышенное насыщение солью, так что приходилось их закрывать и ждать оттока морской воды. В такие дни мы пользовались водой из резервуаров, а по ночам прекращали подачу на несколько часов, чтобы восстановить запас. Так что каждый литр был на учете.

Я сразу усек, что какой-то умник врезался в главную линию нелегально и поливает свой садик мимо счетчика. Эти дела мне были знакомы еще по Одессе. В колхозах мы за хорошие деньги делали такие штучки. Оставалось пройтись по линии главной магистрали и засечь место врезки. Что я и сделал.

Когда я выложил свои исследования Галю и показал цифры, он побледнел и немедленно по рации вызвал Шмуля. Галь хорошо знал, чем грозила такая утечка. Тут пахло хищением, халатностью, распиздяйством а может даже взяточничеством и судом.

Я не смог сдержать улыбки, когда узнал, что это участок Шмуля. Радость клокотала во мне, переливаясь через край.

Дальше больше. На карте был четко указан хозяин апельсиновой плантации - Моше Даян. Наконец на моей улице бушевал праздник.

Воду моментально отрезали.

В муниципалитете состоялось тайное совещание с моим присутствием в роли героя страны. Однопартийцы ликудники пожимали мне руку, говорили приятные слова. Скандал замяли.

Даян заплатил муниципалитету кругленькую сумму, а меня назначили заместителем Галя с повышением зарплаты и собственным кабинетом. Шмуль как-то сразу полинял, стал меньше ростом и разговаривая со мной, стаскивал с головы и мял в руках свою грязную панамку. Теперь моя работа заключалась в проверке сетей, контроле работы контракторов и отправок Шмуля в самую жару на самые пыльные участки.

Контракторы-грузины братья Швили стали приносить мне разные подарки. Я начал на кое - какие вещи закрывать глаза, и все покатилось по-советски с израильским акцентом. Я продал оставшиеся марки, немного подсобили братья Швили и машина - Фольксваген-Бразилия прямо с конвеера была, наконец, куплена . Это была моя первая собственная легковая машина размером с Волгу, только покрасивей.

Однажды Сашка сообщил, что приехал какой-то новый олим из одесского ОТТУ и рассказал, что ОБХС накрыл бывшее мое управление, многие под следствием, и все дружно валят все на меня. Значит опять судьба. Оставили без всего, но на свободе.

Спасибо родная компартия и за науку воровать, и за то, что выпустила.

Низкий тебе шалом.

Как говорил наш капитан:

-  Я образовывался не по книгам.