ДЕЛА СЕМЕЙНЫЕ

Прилетев в Израиль я первым делом рассчитался с Сергеем. Решил немедленно внести залог для покупки квартиры, но разразилась жуткая инфляция. Квартиры поднялась в цене, и денег не хватило.

Делать нечего. Надо было снова возвращаться в Иран и заработать еще. Неделю в Израиле я укрывался по ночам теплым оде я лом. Мне было прохладно в израильском, довольно теплом, марте. Дома было хорошо, но чувствовалась какая-то напряженка и тоска.

Мои не очень радовались ни заработку, ни подаркам. В тегеранском аэропорту я купил килограммовую банку необыкновенно вкусной каспийской черной икры, два флакона французских духов Оле и маме, а отцу привез прекрасные костяные шахматы ручной работы. Все было принято с благодарностью, но радости не чувствовалось. От меня что-то скрывали, а что я понять не мог.

Оля говорила об Израиле без прежднего восторга. Отец, так и не получив работы, называл всех мошенниками и жуликами.

Улетал я в Тегеран с неспокойным сердцем. Дни в Бушере казались длиннее, чем раньше. Вконец осточертела постоянная жара, духота и мухи, которых невольно приходилось есть в неимоверных количествах и в вареном, и в сыром виде. Попробуй отличи муху от жаренного лука в жарком или в плове.

Никакие письма по почте к нам не доходили, только если кто-нибудь привозил весточки с оказией. Я никому ничего не поручал. Просто ничего не хотелось знать. Помочь отсюда все едино было невозможно.

Пришло время второго отпуска, и я прилетел в Израиль. К этому времени квартиры подорожали еще больше и денег снова не хватило. Инфляция меня опережала.

Я припер Олю к стенке и, наконец, получил ответы на мучившие меня вопросы. Оказывается , моего сына выгнали из детского сада, за то, что он не обрезан. Оля, закончив курсы менеджеров гостиниц, не нашла работы из-за инфляции и связанной с ней безработицы. Отец, в мое отсутствие, промыл всем мозги, что мы попали не туда. Что это дикий, глубокий Восток. Что арабы могут опять напасть каждую минуту. Что детей со временем заберут в армию и что другие, как Патлис, теперь в Канаде и в Америке пользуются благами цивилизации, а Зелицкий уже распродается и собирается в Германию.

Что делать? Опять двигаться? Куда с таким багажом?

На нашей стройке в Бушере работал геодезист из семьи белоэмигрантов , сбежавших в Китайскую провинцию Харбин во время революции. Он хорошо знал историю Персидского государства и на досуге, благо такового было много, просвещал меня рассказами о походах Александра Македонского, становлении шахских династий и прочим.

Многое проскакивало мимо ушей, но одна история прочно застряла в мозгу. В одну из ночей 1936 года на юге Ирана, а именно в Бандар Бушере и Бандар Аббасе , религиозные фанатики-мусульмане вырезали более тридцати тысяч местных евреев. В Бушере в живых остались только две еврейские семьи, члены которых по сей день тайком посещают чудом уцелевшую маленькую синагогу.

Об этом своим я рассказывать не стал. Не хотел нервировать. В это время ислам зашевелился с новой силой. Все чаще по улицам Бушера проходили религиозные шествия с черными и зелеными флагами. Под вой женщин , идущие впереди, раздетые по пояс персы молча хлестали себя цепями до крови . Вид подобных процессий производил страшное, гнетущее впечатление и в такие дни полиция не разрешала иностранцам показываться на улицах.

Я решил для себя, что пришло время смываться, пока цел.

С первым отпускником я передал Оле просьбу прислать мне телеграмму, что она в больнице в тяжелом состоянии и просит меня срочно приехать.

Телеграмму я не получил. Тогда я пошел к главному инженеру строительства и попросил внеочередной отпуск в связи с, якобы, переданным мне известием о болезни жены.

Господин Таери, дальний родственник шаха , был хорошо воспитанным персом, получившим образование в Кембридже. У нас с ним были нормальные отношения.

Однажды во время беседы тет-а-тет, которые время от времени он любил проводить с инженерами, я дотронулся до очень красивого кольца, которое он всегда носил на мизинце и похвалил необычный цвет камня. Таери немедленно снял кольцо и вручил его мне. Я, естественно, начал отказываться от подарка, но кольцо он назад не взял. Позже мне разъяснили, что по персидским верованиям, если кто-то дотронется до твоего ювелирного украшения, при этом похвалив его, то оно может принести хозяину несчастье. Он должен снять его и отдать. Или выбросить. Хвалить можно - трогать нельзя. Так мне досталось старинное кольцо ручной работы, принадлежащее, по словам Таери, еще его дедам.

С тех пор я ношу это кольцо, не снимая. Оно обладает какой-то магической силой. Каждый хочет потрогать его, но у меня никаких персидских предрассудков нет. Даже начальник Бушерской полиции раз бросил взгляд на кольцо, но я быстренько убрал руки под стол. Знаем вас.

Я рассказал Таери о больной жене и по его глазам понял, что он уже знает об этом. Значит телеграмма все же пришла, но мне ничего не сказали. Очень уж дорожили купленными инженерными мозгами. Своих ведь не было. Немного подумав , он разрешил мне поехать, с тем условием, что я вернусь, как только жена поправится.

Я быстро кинул в чемодан свои пожитки, попрощался с ребятами, прискакал в аэропорт и был арестован. Забрали мой израильский паспорт, билет и чемодан и повели в контору аэропорта. За столом сидел начальник Бушерской полиции, угрожающего вида усатый мужчина со зверским, тяжелым взглядом. Он накрыл рукой лежавший перед ним мой паспорт и на хорошем английском сказал, что я арестован за нарушение контракта. Я сразу понял, что это маленькие хитрости Таери. Откуда было знать начальнику полиции, что я уезжаю в Израиль? Одна шайка-лейка.

Но я притворился ужасно испуганным. Сказал , что имею разрешение на внеочередной отпуск, что жена в тяжелом состоянии, что маленькие дети и прочее. И тут он меня буквально ошарашил.

Он сказал мне, что раз я приехал в Израиль из Союза, за мной зорко следили и особенно после того, как в первый же день приезда я встретился с коммунистом прямо в аэропорту. Что за мной целую неделю следил его сыщик (я никого не видел). Что стоило мне еще раз встретиться с советчиками, как он немедленно арестовал бы меня и спрятал в тюрьме в Абадане. И никакой Израиль ни за что не дознался бы, куда я делся. Тут он немного перегнул, но я играл все ту же роль насмерть перепуганного несчастного инженера. Он продолжал свой монолог. По правилам он должен задержать меня на несколько дней для проверки состояния моей жены (тут я действительно потерял дыхание), но так как я бесплатно сделал ему проект отопления (я облегченно выдохнул) он на этот раз отпустит меня, если я дам честное джентльменское слово (я чуть не заорал: -Честное пионерское! Блядь буду!), что вернусь в Бушер.

Я божился, как мог. Сказал, что мне так нужны деньги, что ни о чем другом я даже и не думаю. Этим, по-моему, я его убедил окончательно...

Думаю, что артист из меня получился бы неплохой, если б я продолжал свою артистическую карьеру, начатую еще в детстве в драмкружке одесского Дворца пионеров под руководством Марии Исаевны Каменецкой, талантливого режиссера, работавшей на Одесском телевидении с момента его зарождения в конце сороковых годов. Она пророчила мне большое будущее и порекомендовала меня режиссеру Мосфильма Данилевичу для съемок в фильме “Аттестат зрелости”. Но когда отсняли нужные эпизоды в Одессе, и я со съемочной группой должен был ехать досниматься в Сочи, мой отец запретил, сказав Данилевичу, чтобы тот “подыскал другого болвана для своего дурацкого фильма”. Все эпизоды с моим участием выкинули, кроме одного...

Я почувствовал облегчение, только когда улетел из Тегерана с твердым намерением бежать с Ближнего Востока, куда глаза глядят.

В чем-то отец оказался прав. Восток был не для нас.

Хотя Израиль мне нравился, и я вечно остаюсь у него в долгу, за то что он помог мне вырваться на свободу. Но постоянные нападки религиозных евреев и прессы на смешанные семьи ставили под сомнение будущее детей.

Как говорил наш капитан:

- Все надо унюхивать.