ЖИЛ ОДНАЖДЫ ЭМИГРАНТ

Мишка, огромный, веселый парень с юмором, в прошлом боксер - тяжеловес из Ленинграда , весил примерно четверть тонны. Он был настолько прожорлив, что в супермаркет ходить с ним было просто стыдно. Он пробовал все. Если кусок колбасы шел в корзину, то второй он отправлял прямо в желудок. Его жена была в той же весовой категории. Когда они должны были придти к нам на ужин, Оля пекла сто пирожков, вместо обычных двадцати.

Однажды Мишка предложил мне поехать вдвоем навестить его друга, боксера из Питера, который объявился внезапно.

Ехали мы часа три по каким-то лесным дорогам, пока не приехали к небольшому казино, спрятанному в глубине леса. Хозяин казино Эдик встретил нас очень радушно. Показал свои владения, и мы сели поесть и выпить с дороги. Там я узнал его историю. Четыре года назад Эдик, русский по национальности, бежал из Ленинграда, спрятавшись в багажном отделении под полом финского автобуса с туристами. Выскользнув из автобуса и зная, что Финляндия выдает беженцев, он пешком перешел в Швецию. Благо было лето и он шел ночами почти восемь суток. С собой у него была небольшая спортивная сумка и единственная ценность - мамино бриллиантовое колечко. Перейдя финскую границу, он пошел прямо в полицейское управление и сдался шведским властям.

- Я думал, что меня примут с распростертыми объятиями, дадут работу, приют и прочее. Все было намного проще. Меня сфотографировали, дали временную бумагу и сказали:

- Ты свободен.

- Как свободен?

- Да так. Ты в свободном мире. Иди куда хочешь.

И я пошел. Куда было идти без языка, без денег? Я продал за бесценок колечко. Ночевал на вокзалах, пока меня не заметил один сердобольный служащий. Он вручил мне метелку, и я стал работать уборщиком. Подносил вещи. Снял угол. Затем я познакомился с русским таксистом из старой эмиграции. Тот научил водить такси. Помог получить права, и я зажил по - человечески.

Как-то раз мне попался разговорчивый пассажир и предложил быстрый заработок. Он подберет мне машину, на которой я на пару дней смотаюсь в Турцию, а вернувшись отдам ему машину. Вот и вся работа. Больше я не должен был знать ничего.

Речь шла о баснословной сумме и я решился. Проделал я этот маршрут без осложнений.

Получил куш. Купил виллу в Стокгольме, а затем на пару с партнером это казино. Сейчас я его выкупил у своего партнера и теперь это все мое. Вот и вся история.

Казино было одновременно и публичным домом, куда приезжали немцы поразвлечься и поиграть.

Прислуживали десять женщин и три мужика. Три женщины из Франции, две итальянки и пять датчанок, а мужчины все итальянцы.

Один был женат на работнице казино. У них было двое детей, и по вечерам он совершал половой акт на сцене, пока жена разносила шнапс в том же зале.

Залов было два. В одном стояли игральные автоматы, во втором была сцена, столики и киноэкран. Если не показывали живой половой акт на сцене, то на экране шли порнографические мультфильмы, как оказалось, очень смешные.

Там же одни женщины разносили выпивку и закуски, а другие развлекали клиентов. На втором этаже находилось несколько кабинетов и пара жилых комнат. В одной из них жил сам хозяин с овчаркой.

Эдику было около сорока лет. Он держал себя в хорошей спортивной форме, часами бегая каждое утро по лесу с собакой.

Пока я переваривал всю эту информацию, радушный хозяин угощал нас сосисками с пивом и мультфильмами. Посетителей не было. Они съезжались вечером. Нам никто не мешал, и Эдик был рад поговорить хоть с кем-то на родном языке.

Назад мы с Мишкой возвращались молча. Каждый пытался представить, что нас ждет дальше. На счастье рассчитывать было нечего.

Наконец мы с Олей и Сашкой прошли американское интервью и получили разрешение. Радости не было предела. Оставалось пройти интервью родителям с Инкой, и мы на пути в Америку.

Мы с Олей решили успеть повидать хотя бы Париж. На большее времени не оставалось, и мы отправились туда на туристском автобусе.

Париж, конечно, “это таки Париж”.

Мы ходили с разинутыми ртами. Все ранее прочитанное встало перед глазами во всей своей красе от рынков до Собора, от кроватки Наполеона до Елесейских полей. В Лувр мы не попали. Был закрыт.

Через четыре дня, вернувшись в Оффенбах, мы застали мать в слезах. Они не прошли интервью.

Я позвонил Алле Владимировне, и она подтвердила печальную новость.

Нас американцы тоже выкинули из списка заодно с родителями. Вот тебе бабушка и Париж, и его отверженные.

Приехал я к графине безо всякой надежды. Она сделала все, что могла. Позвонила в американское консульство. Ей сказали, что решение окончательное и обжалованию не подлежит. Причин не объясняли. Что делать?

Мысль о возвращении в Израиль пришлось отбросить из-за отца. Он бы этого не перенес. Оставаться в Германии я не хотел ни за какие блага. Оставались две страны. Канада или Австралия.

Я позвонил Сане в Канаду, и он обещал поговорить кое с кем. Может оттуда мне смогут сделать рабочий контракт.

Я обзвонил многих ребят в Канаде, и мой одесский приятель и сотрудник Марик Спектор сразу взялся за дело. Он приложил немало труда и через неделю сообщил мне, что контракт есть и направлен в канадское консульство в Германии.

По контракту я мог ехать с Олей и детьми, а потом, каким-то образом, вытаскивать родителей, но неизвестно когда. И все же это был просвет.

Вдруг позвонила Алла Владимировна.

Оказывается она не оставила мое дело, а вела интенсивные переговоры с княгиней Голициной, пока та не согласилась встретиться со мной.

В Мюнхен мы с Олей поехали через владения Эдика. Я решил поговорить с ним напрямую. Эдик принял нас радушно, но от разговора всячески уклонялся, пока я без обиняков не попросил его дать мне концы для поездки в Турцию.

- Никаких концов у меня нет, поверь. Я виделся с тем человеком всего один раз. Не знаю ни имен, ни телефонов. Машину я подобрал в условленном месте и там же оставил по приезде. Видимо за мной незаметно наблюдали. Деньги были переведены на мой банковский счет. Кто начинял машину? Чем начиняли? Я ничего не знал. А если бы и знал, то тебе не сказал бы. Кабы меня накрыли, я пострадал бы один, а за тобой целый состав. И дети со стариками. Это не шуточки. Ищи другие пути.

С тем мы и приехали в Мюнхен. В Толстовском фонде нас уже ждали и провели прямо в кабинет Голициной. Тут произошла такая сцена.

Как только мы представились, Голицина попросила меня выйти и осталась с Олей. Я даже не успел рассмотреть княгиню.

Двадцать минут я торчал в коридоре, не понимая ничего. Затем вышла заплаканная Оля и подвела меня к двери с табличкой “Директор фонда”.

Сейчас, когда этот эпизод пришел на память, я вспомнил, что даже не спросил, почему она плакала. Так и не узнал.

За письменным столом сидел большой мужчина лет шестидесяти. Просто одетый, подстриженный под ежик, с полноватым лицом на красной шее. Он напоминал типичного председателя колхоза до момента, пока он встал и представился: - Александр Колчак. Прошу садится господа.

Вот это да! Тут сразу приходит на память история, которая повторяется дважды. И оба раза перед экзаменом.

- Чем могу быть полезен? Алла Владимировна весьма усердно ходатайствовала за вас. Случай, конечно , не ординарный, но переубедить американцев мне еще не удавалось.

Игнатьева успела меня проинформировать, что разговор будет не простой. Говорить придется с племянником того самого Колчака, о котором мы знали еще в школьные годы. Что шутки с ним шутить нельзя, человек он занятой. Какие там шутки , когда от него зависит наше будущее.

Я, как можно короче, изложил причину нашей репатриации из Израиля. Показал вырезки из израильских русских газет с нападками религиозных на смешанные браки. Рассказал, как сына Сашку выбросили из детского сада и как Оле не дали устроиться из-за ее национальности. Очевидно , говорил я очень убедительно, потому что Колчак только кивал головой, не произнося ни слова.

По всему было видно, что Алла Владимировна уже начинила его, и он только хотел услышать все из первых уст.

Как только я закончил свою речь , Колчак позвонил в Рим.

Минут пятнадцать он говорил с кем-то, упоминая мою фамилию. Разговор шел на итальянском.

Второй звонок был на английском. Затем он положил трубку и мелким ровным почерком стал писать что мне предстояло сделать. В первую очередь он составил проект апелляции и дал адрес, по которому ее необходимо послать. Апелляцию тут же написала Оля. Секретарь Колчака ее отпечатала.

Затем он пожелал нам всех благ и мы расстались. Два месяца проползли в тревожном ожидании и в день, когда я собрался ехать в Канадское консульство, пришла открытка от Колчака. “Уважаемый Евгений Матвеевич! После двухмесячного молчания имею радость сообщить Вам, что апелляция, поданная по Вашему иммиграционному делу 2-го апреля с.г., дала положительный результат...” На словах Алла Владимировна сказала, что Колчак советует нам срочно лететь в Штаты. Где-то что-то еще не доварилось. Лучше не ждать.

Мы быстро собрались. Благо много эмигрантов-отказников перекочевали из Италии и нуждались в квартирах с мебелью. Через пять дней мы приехали в Штутгарт, где в аэропорту получили билеты и визы. Прощай, Германия! Здравствуй, Америка!

С Колчаком мы продолжили переписку и в одном из своих писем он написал:

“Сделал я то, что каждый должен делать, когда видит ближнего в беде - короче говоря, исполнил свой долг. То , что Вы оценили это - меня обрадовало, ибо это бывает редко...” Он имел ввиду пятьсот долларов, которые я послал (с первой американской зарплаты) в помощь библиотеке фонда в Мюнхене.

Как говорил наш капитан:

- Обделался легким испугом.