КОНЦЫ

Ну, а мне надо было искать покупателя на водку.

Новые русские повадились ездить в Лос Анджелес группами на курсы по изучению экономики американского бизнеса. Вездесущий Эдик каким-то образом раскопал группу калужан, прибывших на учебу, и взял их в обработку. Таскал по ресторанам. Устраивал обеды в своем богатом замке в Беверли Хиллс.

Я был пассивным участником деловых попоек. Меня Эдик показывал, как местную достопримечательность, вот мол он, наш знаменитый, талантливый поэт-песенник. Ни дать, ни взять - одесский Джамбул.

Приходилось делать красивую мину, брать гитару, петь свои песни, а потом шли уже всякие “Журавли” и “Вернулся я на Родину”, пока не отваливались от стола.

Куда деваться, когда так нужны “концы”, а Калуга непаханный край. Родина Циолковского отставала в бурной перестройке. Военные заводы стали переходить на мирную продукцию, но очень вяло.

Танковый завод пытался перестроиться на сельхозтехнику, завод военной электроники подумывал о выпуске цветных телевизоров, большая фабрика парфюмерии занялась подделкой французских духов. К сожалению, не было ни опыта, ни оборудования, ни металла.

Российские заводы не торопились с поставками. Железные дороги работали по бездорожью. Где остались рельсы - шпалы пошли на дрова. Контейнеры из-за границы разворовывались бандитами в портах и на границах. Везде царила пиратская анархия.

Все, что можно было продать - было продано. Все деньги летели в “офшоры” - в банки на каких-то островах.

Пытались даже распродать музей космонавтики, но тут Кремль показал зубы. Как это так, продать гордость России - космический спутник или костюм Гагарина?

Калужская администрация существовала в долг.

Денег в Калуге не было. Все эти сведения я получил, не отходя от обеденного стола.

Что Эдик пытался оттуда выудить - было известно только ему. А в нем уже бурлили идеи.

Женя (то есть я) должен немедленно поехать в Калугу и на месте выяснить, чего там еще не хватает. На это обследование мне выделили неделю. В случае, если мне удастся что-нибудь обнаружить, я должен найти концы, немедленно сообщить о них Эдику и сидеть в засаде, пока он не прилетит. Доить концы берется он сам (тут я был с ним согласен).

И вот в мой американский паспорт влепили русскую визу, и ... встречай , Родина , заблудшего сына.

В самолете Аэрофлота сразу запахло знакомым и уже давно позабытым водочно-папиросным духом. Курили все не переставая. Я тоже курильщик, но в замкнутом пространстве салона можно было просто задохнуться.

Пассажиры - все русские.Было легко определить тех, кто возвращался домой и тех, кто летит в гости и по делам. Большинство возвращалось. Как только самолет поднялся, стали раскупоривать водку, запахло кислыми огурцами и колбасой.

Я попросил стюардессу чашечку кофе.

-Сейчас я буду разносить питание, потом просите свой кофе.

Да, ничего не изменилось. Еда так и не стала ни обедом, ни ужином. Питание. Отвечать грубостью не хотелось и я закрыл глаза, пытаясь вздремнуть. Не тут-то было. Голоса стали громче. Все старались перекричать рев самолета. Происходил обмен впечатлениями об Америке, о накупленных подарках, о качестве водки с “- а вот попробуй мою”.

В проходе толпились какие-то курящие девицы в одинаковых спортивных костюмах.

Уже перед самой Москвой многие захрапели. Я спать не мог. Интересно было наблюдать, как за окошком вдруг оборвалась картина красивых зеленых, ухоженных европейских полей с чистенькими домиками и показалась серая болотистая местность с полуразрушенными хибарами.

Самолет протрясся сквозь облачность и, пройдя косо над леском, выровнялся над мокрыми крышами ангаров. С грохотом вывалились шасси. Самолет дернуло, двигатели зарычали и, после двух визгливых касаний, покатили по посадочной полосе.

Мы оста н овились где-то на краю взлетного поля, и все затихло. Никто не поднимался с места. Видно, все были знакомы с процедурой. П о сле долгого молчаливого ожидания по дкатила пограничная группа. Просмотрели бумаги и стали выпускать по-одному, проверяя паспорта.

Оркестр не грянул “Гимн Советского Союза”, когда я, после двадцати с лишком лет снова ступил на землю, на которую мне старые большевики запретили возвращаться.

Погода была не для прогулок. Моросил холодный дождик , и выпущенные на свободу, зябко втягивая головы в плечи, топтались, не отходя от самолета. Через полчаса подкатил старый автобус и началась обычная давка у входа. Наконец, кое-как утоптались и поехали.

В холодном предбаннике аэропорта ног не вытирали и скользили по мокрому полу, выстраиваясь в две длинные очереди.

Одна для красных паспортов, другая для остальных.

Я зашел в туалет. Выскочил. Но деваться было некуда и, я зажав нос, вошел снова. Особеность русских туалетов - это глубокая дырка с двумя огромными бетонными подошвами для ног и тем, что в дырку ничего не попадает, а лежит, висит и растекается до самых дверей. Настенные мазки не отличаются тонкостью кисти и красками. Кое-где видны подписи художников типа “Коля”. Очень удобно для снятия отпечатков пальцев. В дальнем углу, за лужами грязный умывальничек со скрученным краном и только выцветшая надпись “Соблюдайте чистоту” говорит о том, что здесь некогда побывала цивилизация.

Все-таки аэропорт-то международный, куда заезжают и немцы и всякие японцы, одним словом, соблюдайте чистоту. Дух отечества.

Пройдя без приключений паспортный контроль я увидел свою фамилию на листочке бумаги, за который держался не особенно трезвый мужчина. Усадили в скрипучую “Волгу” и через пару часов я увидел обрамленную красивыми лесами Калугу.

Поместили меня в чистом номере самой лучшей, некогда обкомовской гостиницы, где меня с большой любовью встретила группа местных комаров. Целовали и в губы, и в глаза. А наутро я подумал, что зеркало в ванной немного перекошено.

Ровно в десять, как и договаривались, подкатила машина и после легкого завтрака с одной бутылкой на троих, меня повезли смотреть достопримечательности города, начиная с музея космонавтики.

Затем заехали в бывший обком партии, ставший Администрацией губернатора. Познакомили меня с градоначальниками и захватив с собой двух самых толстых, поехали обедать в ресторан. Там нас ждал накрытый яствами стол. Подкатили еще несколько важных персон и начался прием заморского гостя.

Господи, как мне это все напомнило наши одесские деловые сходки. Три дня продолжалась пьянка, потом потянулись ходоки. Приносили образцы различных изделий, выпущенных калужскими артелями, от дверных замков до слесарных инструментов. Цен никто толком не знал. Называли цифры “от фонаря”. Объясняли технические особенности изделий, марки стали, простоту устройств.

Я был далек от международных цен, от всей этой техники и от торговых дел, так что просто солидно кивал головой и делал умное лицо. Врать я не научился, поэтому ничего не обещал. Приедет Эдик и разберется сам. Не надо было быть семи пядей во лбу, чтобы понять, покупать никто ничего и не собирался.

Не было денег. Через несколько дней и десятка телефонных звонков я понял, что Эдик с приездом не торопится. Моя командировка была одним из его хитрых ходов. Нужно было показать заинтересованность и привлечь внимание, вот и вся цель моей поездки. Зная мое положение, Эдик поступал некрасиво и неэтично, но таких слов в его лексиконе не было.

Несколько раз я звонил в Одессу своим двоюродным сестричкам, но поехать не смог. Эдик все грозился прилететь, так что ехать на один день в Одессу было глупо.

Калуга мне понравилась своими старинными церквами, монастырями и особенно потрясающими мачтовыми лесами возле парусного завода.

Здесь Пушкин нашел свою Наталью Гончарову. Некоторые части города выглядели как лубочные картинки и совсем не к месту среди них вдруг прорастали однотонные серые бетонные громадины каких-то спортивных комплексов и будущих торговых центров.

Зато за городом была монастырская тишь и благодать. Голубые озера, окруженные дачками, поражали прозрачностью воды.

Не зря здесь, в свое время творили Толстой, Достоевский, Герцен. П оказали мне и гордость Калуги - маленький домик в котором жил Циолковский.

Тут был “дан приказ ему на Запад” и я улетел в Лос Анджелес, увозя полную сумку замков, плоскогубцев, биноклей и других изделий и образцов.

Как говорил наш капитан:

- Родину изменять нельзя.