РОМАНС
Откуда-то в етерок принес знакомый запах детства .
Помню, где-то в середине сороковых годов, мы-дети играли в прятки на даче Большого Фонтана. Так случилось, что я, с развитой не по годам девочкой Эллой (запомнил имя), приехавшей к соседям на день, спрятались за дверью сарайчика. Я стоял, зажатый между Эллой и стеной так, что чувствовал всю ее через тонкое платьице.
Какой-то сладкий ток пронзил мое тело... Это чувство нельзя описать никакими словами и красками. Я боялся пошевелиться, чтобы она не отодвинулась, почувствовав напряжение моей плоти. Мне было и сладко, и стыдно.
Мы простояли так молча долгое время и, хотя игра закончилась, а дети давно разбежались по домам, Элла делала вид, что выглядывает из-за двери наклоняясь и прижимаясь ко мне все теснее. От нее исходил особый пряный аромат, который сводил с ума.
Я стоял по стойке смирно, вдыхая запах ее волос и задыхаясь от неожиданного прилива чего-то неизведанного. Наконец Элла отодвинулась, нервно дыша, и вышла. Больше я ее не видел. Позже я понял, что в такое состояние привел меня запах женского тела. С тех пор этот особый аромат преследует меня везде и определяет мое чувство к женщине. Скорее всего, это мешало мне найти новую подругу. После Оли любой запах был чужым. Особено раздражало амбре коктейля дорогих духов с запахом тела. Уметь подбирать духи – большое искусство.
В ресторане “Черное море” Эдик устроил праздничный обед в честь моего благополучного возвращения. В разгаре гулянки на эстраду поднялась симпатичная полубрюнетка и по просьбе публики исполнила какой-то романс. Мне тут же нашептали, что это Майя Розова.
Переехала из Нью Йорка после смерти мужа. Пела в оркестре Лундстрема, затем в ньюйоркских ресторанах. Одиночка. С двумя пацанами. Одесситка. Я не помнил ее по Лундстрему и не слушал в Нью Йорке, но она мне понравилсь.
Подталкиваемый водкой, я подсел к ее столу и представился. Песню мою “Пахнет морем” она знала и была рада познакомиться с автором. Мы разговорились. Я блистал остроумием.В этот вечер мы расстались с тем, что встретимся обязательно.
Месяц я был занят поисками товара, контрактами. Тонкий ручеек денег, еще более утончившись, проходя через фильтры Эдика с партнерами и прихлебателями, позволял мне худо-бедно существовать. Надежды разбогатеть быстро таяли вместе со сбережениями, отложенными еще с Олей на черный день. Настроение было хуже пакостного.
Между мной и Майей начал завязываться серьезный роман.
Обычно, встретив интересную женщину, я быстро воспламеняюсь и, узнав поближе, так же быстро остываю. К Майе у меня не возникло никакой моментальной страсти, может потому, что мозги были заняты черными мыслями о своем туманном будущем.
Майя старалась растормошить меня, как могла. Она пела, играла на гитаре и ионике, придумывала вкусные обеды. Ей нравились мои песни, и она помогала найти более грамотные музыкальные фразы и ритмы.
В конце концов мне стало ее не хватать, и я попросил ее переехать ко мне с сыновьями. Она согласилась с одним условием, что мы поженимся, чтобы ее родители, с которыми она меня познакомила, были спокойны.
Мы смотались в Лас Вегас. Расписались.Она собрала пожитки и переехала ко мне с сыновьями. У нас опять стали собираться друзья. Пустой дом ожил. Появился талантливый джазовый музыкант-аранжировщик Костя Швуим.
Мы занялись фонограмами и концертами. Затем записали в профессиональной студии кассету моих песен в моем и Майином исполнении.
Музыкальная фонограмма, наигранная Костей получилась хорошо, но наше с Майей исполнение было сплошной лажей.
Ей не нужно было исполнять мои песни. Я писал их, наигрывая на гитарке, но смысл песни терялся за, пусть даже красивой, оркестровкой и в руладах Ма йи ного голоса.
Все мои песни, кроме, разве, одесских, были бардовскими и не нуждались в оркестровках. Костя это хорошо понимал, но с Майей не спорил и вел себя предательски. Когда я влезал со своими замечаниями оба набрасывались на меня, и я уползал в угол. Может я многого недопонимал в музыке, но чувствовал ее. Впрочем спорить с профессионалами было бесполезно.
Когда я показал кассету в Москве и в Калуге, к ней отнеслись довольно прохладно. Мне посоветовали переделать многие фонограммы под свой голос.
Одну песню я написал в Москве. Записал на Шаболовке с ансамблем “Рапсодия” и продал для какого-то фильма. Там же на Шаболовке была моя авторская передача. На этом все и закончилось.
Наши с Майей отношения стали портиться. Мы ссорились почти по каждому пустяку. Ее темперамент превалировал над здравым смыслом. Вдруг ей показалось, что она может писать стихи и песни. Получалась б е либерда, которую она заставляла меня прослушивать и давать оценку.
Стоит ли заглядывать в историю, чтоб определить сколько женщин в (процентном отношении) было среди великих композиторов, художников, писателей, поэтов, ученых... Да что тут перечислять?
Моя критика не воспринималась. Начинались скандалы и слезы. В свидетели призывались друзья, которые, естественно, не хотели обижать ее.
Прав был царь Соломон, когда сказал, что даже самая красивая женщина не может дать больше, чем она имеет.
Женщине в жизни отведено особое место, и, в первую очередь, она должна уметь быть женщиной.
Однажды, глядя на призванного в судьи Костю, сидевшего со скучающим лицом, я не выдержал и написал:
“Она еще хотела свету
Свои таланты показать.
Он знал, что песенка уж спета,
Но кто осмелиться об этом
Ей правду высказать в глаза.”
В конце концов Майя решила разорвать наши отношения, собрала вещи и переехала в другую квартиру.
После того, как мы расстались, я много раз прослушивал нашу кассету и не понимал, где были мои уши, когда Майя с Костей внушали мне, что это здорово.
С Майей мне было нелегко. Будет ли легче без нее?
Ну что ж. Еще один крутой поворот в моей жизни. Я опять остался один. Единственным утешением была моя музыка. С нею я никогда не расставался. С первых дней в Америке я стал покупать пластинки на дешевых распродажах, на рынках, в магазинах.
Я одинаково люблю джаз, популяр и классику , и у меня в коллекции собралось около пяти тысяч дисков. Я записывал на магнитофон только то, что мне очень нравилось.
Из десяти приобретенных пластинок я мог записать одну-две мелодии, остальное складывалось в ящики.
Думаю, что в Одессе я мог бы заработать большие деньги, а здесь это лежало мертвым грузом. Продавать пластинки мне не хотелось и я оказался прав. Когда появились лазерные минидиски, а магнитофоны ушли в прошлое, я заново переписал всю свою коллекцию.
Музыка спасала меня от депрессии . В моей коллекции были редчайшие исполнения и в этом было мое богатство.
Впрочем, понятие богатства - относительно.
Помню, в Тель Авиве в кафе на Аленби я услышал русскую речь.
За соседним столиком сидела пара, мужчина и женщина. Мы разговорились. Они оказались туристами из Австралии.
Я рассказал, что в Израиле недавно, пока ищу работу и спросил, как им там живется, в Австралии. Женщина глянула на меня, подумала и сказала,
-Плохо.
-Как плохо?
-Да так . У нашего соседа ранчо и три яхты, а у нас только ко т тедж и одна яхта. А Вы с чем сравниваете?
Мне не нужно было объяснять, что я задал дурацкий вопрос, но ответ я запомнил навсегда. Беда в том, что человеку трудно научиться сравнивать свое положение с тем, что хуже.
Как говорил наш капитан:
- Богатство ищи в своих штанах.